Могильщики эпохи. Как мы теряем Россию

Когда погребают эпоху,
Надгробный псалом не звучит,
Крапиве, чертополоху
Украсить ее предстоит.
И только могильщики лихо
Работают. Дело не ждет!..
Анна Ахматова

В своей первой установочной статье Владимир Путин сказал о завершении "постсоветской эпохи". Сказал уверенно и спокойно: "конец эпохи" не претендовал на отказ от преемственности, на крах постсоветского исторического процесса. Путин имел в виду завершение двадцатилетнего переходного периода, за которым следует "новое начало" — старт перспективного, стратегического этапа развития страны, старт, обеспечением которого и собирался заняться Путин в свое третье президентство.

Однако неожиданный по своему масштабу и качеству социально-психологический кризис вносит в понятие "конец эпохи" новый, опасный смысл. "Конец постсоветской эпохи" может состояться, но по-другому: как делегитимация и разрушение всего "постсоветского проекта" для России, связанного в 90-е гг. с именем Ельцина, в 2000-е — с именами Путина и Медведева, — и все это время — с выбором большинства населения России. История прошлого меняется из настоящего. А "оговорки" о результатах выборов 1996 года — не просто инфантильный непрофессионализм и даже не только свидетельство грубейшей кадровой ошибки в истории страны, сравнимой разве что с избранием Черненко на пост советского генсека в 1984 году. Это — внешние проявления глубинных процессов, дискредитирующих и обессмысливающих прошлое сегодняшней России и угрожающих самому существованию ее будущего.

Процессов дегенерации российских элит — включая сюда власть, бюрократию, силовые структуры, бизнес и оппозицию — и тесно связанных с ними процессов деградации общества.

Путинское меньшинство

Угрозы, с которыми страна столкнулась после 4 декабря 2011 года, не сводятся собственно к выборам (и, как утверждает оппозиция, фальсификациям их результатов властью). Не сводятся они и к попыткам подвергнуть сомнению результаты выборов (в рамках, как утверждает власть, заранее спланированной Госдепом "оранжевой революции"). И то, и другое понятно и предсказуемо: к сожалению, дискредитация результатов выборов давно превратилась в рутинный механизм оппозиционной политики — такой же рутинный, как и — для власти — административные технологии "улучшения" этих результатов.

Масштаб неадекватной "нервозности" избиркомов, зашкаливающей истерики оппозиции, бурного, массового возмущения "рассерженных горожан" и нарастающей турбулентности в российской политике порожден тотальной утратой предсказуемости и управляемости происходящего. Срывом событий в пугающе лавинообразный режим.

Постепенное снижение рейтинга "Единой России" и даже — впервые за долгое время — Путина с Медведевым в начале 2011 года ожидалось и особенно не пугало. Причины этого обсуждались публично, анализировались. И власть, и оппозиция строили свои планы и стратегии.

Было понятно, что "стабильность" перестала работать как главная и непререкаемая ценность. В конце 1999 г. инстинкт самосохранения и острое ощущение прямой и глобальной угрозы объединил еще недавно раздробленное население и расколотые элиты вокруг Путина в так называемое "путинское большинство". Народ дал Путину и его команде карт-бланш на любые действия, которые бы положили конец смертоносному раздраю во власти и экономике. И этот карт-бланш оставался в распоряжении Путина, Медведева и существующего режима довольно долго. Мощь путинской стабильности была мощью продленного водяного перемирия. Память об угрозе национальной катастрофы конца 90-х оставалась фактом общественного сознания, а противники режима ("несогласные") воспринимались не просто как угроза стабильности, но как личные враги большинства.

Было понятно и другое: по мере того как страна все дальше отходила "от края пропасти", по мере того как стабильность становилась привычной, фоновой, постепенно уходила и психологическая основа для "общепримиряющего" массового катастрофического самоощущения. А все более уверенно чувствующий себя слой основных выгодоприобретателей "путинской эпохи" — те самые давно обещанные "новые средние" — становился все более требовательным и все менее благодарным. Пресловутая "стабильность" все чаще вызывала — в качестве предвыборного слогана — оскомину и воспринималась как призыв к "сохранению статус-кво любой ценой".

Поэтому никто уже не ждал "победной кампании" по образцу 2007 года. Все понимали, что результаты "Единой России" будут не столь триумфальными, и примерно представляли себе, как это объяснять и что с этим делать — тем более что провозглашенное 24 сентября 2011 года "возвращение Путина", казалось бы, обрекало кампанию "ЕР" на победный финиш. Но все пошло не так.

Никто не ожидал — на фоне спокойной экономической ситуации, невнятной оппозиционной возни и с учетом традиционных информационно-пропагандистских ресурсов власти — совершенно необъяснимого, логически не мотивированного, можно сказать, незаслуженного обвала реального рейтинга власти на 15 — 20 процентов за короткий период с мая по декабрь 2011 года. Еще раз: не партии "Единая Россия", а именно власти и ее лидеров, чей авторитет считался до сих пор незыблемым ресурсом электоральной предсказуемости.

Все разговоры о снижении ожидаемой планки результата выборов, об изменении общественных настроений, все "победные" пророчества оппозиционеров, — всё это вместе взятое никак не подготовило к такому результату ни власть, ни даже оппозицию. Более того, шок испытало и общество — подобно тому, как это случилось в декабре 1993 года, когда относительную победу на первых выборах в новый российский парламент одержала маргинально-эпатажная ЛДПР Жириновского.

И главной причиной такого катастрофического развития событий, разрушивших "путинское большинство" и поставивших под угрозу историческое продолжение существования России, стала нескоординированная, инстинктивная, безответственная и корыстная, но предельно энергичная деятельность "путинского меньшинства", а точнее, целого набора "меньшинств" — люмпенизированных элитных группировок. "Меньшинств", паразитирующих на государстве и на народе, использовавших Путина и связанную с его курсом стабильность для обеспечения собственной эгоистически, корыстно понимаемой "стабильности", основанной на полной, обеспеченной всей мощью государства, независимости своих привилегий и комфорта от мнения и интересов всех остальных, "непривилегированных", граждан страны.

Через двадцать лет после антиноменклатурной революции 1991 года Россия оказалась беззащитна перед новой волной генетически модифицированного номенклатурного реванша. Недавнее "путинское большинство" почувствовало себя ничейным — более того, "кинутым". Вся предшествующая постсоветская история страны, все доводы политиков и даже позитивный личный опыт — уже ничего не могли противопоставить рецидиву социального гнева, загнанного вглубь по итогам "недореволюции" начала 90-х. Все мифы и штампы про "грабительскую приватизацию", "преступный режим" и "антинародную власть" вошли в резонанс с энергией окрепших, осознавших свою силу "новых средних". Но никакой основы для их консолидации, кроме протеста в чистом виде, протеста разрушительного, хаотического, — не осталось. Не осталось потому, что корыстный, бездарный, эгоистичный элитный слой дегенерировал вместе со всеми возможными политическими альтернативами и революционными вождями. Оппозиция — от Зюганова, Жириновского и Миронова до Навального, Немцова, Касьянова и Удальцова, вместе с лидерами куршавельского бизнеса и азартными (как их игорные дома) криминальными силовиками — это неотъемлемая часть "путинского меньшинства", не желающая и не умеющая выживать вне сложившегося статус-кво.

Сам Путин оказался в этом ползучем номенклатурном реванше "слабым звеном". Что бы ни говорили альтернативно одаренные политические историки, легитимность Путина, напрямую связанная с легитимностью Ельцина, опирается прямо и исключительно на волеизъявление большинства российских граждан. Законность российской политической системы прямо опирается на результаты голосований — референдума о введении должности президента РСФСР в 1991 году, прямых выборов главы государства в 1991, 1996, 2000, 2004 и 2008 годах. Но по мере становления "вертикали" российский политический класс инстинктивно (а иногда и осознанно) стремился к минимизации своей ответственности — а значит, к делегитимации власти в целом.

Фактический возврат пульта управления страной на Старую площадь, в управление внутренней политики администрации президента (чем не символ номенклатурного реванша в самом наивном представлении "демшизы" 1991 года?), казалось бы, обосновывался необходимостью укрепления "суверенной демократии" и единства России. Однако на деле процесс свелся к традиционному для русской бюрократии разделению власти и ответственности. Единственным должностным лицом в России, прямо опирающимся на народную поддержку, остался при этом Путин. Даже в последние четыре года, потому что основой политической стабильности в этот период оставался незыблемый "рейтинг Путина". А популярность президента Медведева была делегированной популярностью, производной от того же самого путинского рейтинга.

Оберегая статус-кво, в страхе перед любыми серьезными переменами, ставящими под угрозу "систему льгот и привилегий", — "путинское меньшинство" навязало Путину как бы всю полноту власти, отказавшись от любых независимых источников собственной легитимности. Возможно, это воспринималось Путиным как способ укрепления своей власти и упрочения режима. На деле номенклатура фактически лишила Путина власти, потому что, превратив его в единственный (единоличный) источник легитимности системы, она узурпировала власть, а вот всю ответственность возложила на него.

Более того, корыстно цепляясь за статус-кво, номенклатура навязала России в 2008 году вариант "фантомного преемника", чтобы не ставить под угрозу ни один из сложившихся элементов "равновесия сил", обеспечиваемого лично Путиным. Авторитет и популярность Путина тогда вполне позволяли провести такое решение ко всеобщему удовлетворению. Однако ущерб от этой "загогулины" оказался несравнимо страшнее ущерба от, например, гипотетической официальной отмены конституционного ограничения на срок пребывания президента в должности. "Меньшевики" не просто перевалили на Путина весь груз ответственности за любые проблемы в регионах (кем назначен губернатор?), в городах, районах, думах и законодательных собраниях (чья администрация рулит всеми выборами и партиями?), не просто лишили его возможности разделить ответственность с кем бы то ни было во всей стране, но и дискредитировали единственный оставшийся в стране способ легитимации власти. Потому что, делегировав один раз свою популярность "на сторону" — хотя бы и своему человечку — Путин теперь предоставлен самому себе и оставлен без помощи перед лицом грандиозной, трагической задачи: восстановить легитимность власти в стране через как и прежде единственный, но чудовищно ослабленный и униженный, институт президентства.

Роман Захаров.

От редакции. Предложенная читателям статья является одной из пяти частей единого текста. Так что продолжение следует... При этом мнение автора может не совпадать с мнением редакции Псковского агентства информации.