Это песня, как синица тихо за морем жила (ВИДЕО)
Неподражаемая Варвара Сергеевна Плющ из кинофильма "Бриллиантовая рука" была бы мною довольна. Она не отклЮчит мне газ, потому что в моём "красном уголке" сегодня лекция тире политинформация. На тему "Нью-Йорк – город контрастов" – как она и заказывала.
Я столько раз принималась это писать, что мне уже надоело бить себя по рукам. Ну потому что нельзя объять необъятное. Тем более, когда лезешь к этому необъятному с распростёртыми объятиями на том "веском" основании, что мы были знакомы с ним целых десять дней – пока я стажировалась в Школе журналистики Колумбийского университета. Где мне преподавали, прошу заметить, вовсе не Нью-Йорк, а глобальную экономику, которая, конечно же, очень мешала нам с NY сливаться в экстазе.
Но проходит месяц за месяцем, и чем больше я отдаляюсь от своего Большого Яблока, - тем меньше оно становится, почти уже превращаясь в ту малюсенькую точку на карте, которая означала для меня Нью-Йорк до моего призового трансатлантического перелёта.
И вот ровно год спустя я уже чувствую себя способной рассказывать о об этом городе-мираже чуть ли не в стиле "Есть ли жизнь на Марсе".
Контрасты… да-а-а… Мне всегда нравилось сочетать несочетаемое, но в Нью-Йорке кого хочешь переклинит, потому что там этого несочитаемого не счесть. Этот мегаполис – в действительности ещё и мегамикс - самая гомогенная мешанина из всех, какими мне доводилось наслаждаться. В этом городе, вот уж поистине, нагородили.
Зато там легче всего "смешаться" с толпой, потому что в этой толпе и без меня ТАКОГО понамешано. В каменных нью-йоркских "джунглях" бродят непуганные единороги… Определённо, должны бродить, потому что в этом оазисе пышно "загнивающего", как ему и пристало, империализма (фильм-страшилку Первого канала про всепобеждающую и вечно торжествующую плесень помните?) благополучно уживаются не только магометанские арки с остроконечными готическими шпилями, а человеки-пауки – с женщинами-кошками.
Там смешались в кучу кони (полицейских), люди… и ещё 125 видов животных Центрального парка, включая крысу, на которую я чуть было не наступила, когда выходила из вагона нью-йоркской подземки.
Нью-Йорк – это город швом наружу или живой организм жилами напоказ, как фантом человека из школьного кабинета биологии. Его разверстое нутро зияет отовсюду туннелями подземных парковок — так что из каждой второй подворотни тебя обдаёт застоявшимся утробным запахом, схожим с несвежим дыханием старого гуляки.
Этот мегамегаполис всё время пучит от активного газообразования (на самом деле это не газ, а пар из системы парового, а не водяного нью-йоркского отопления, который вырывается там и сям из-под земли, будто из геенны огненной).
Его монументальные трубы-кишки упорно лезут наружу даже на самых шикарных улицах. А ближе к вечеру он беззастенчиво вываливает на мостовую лоснящиеся потроха аккуратно упакованных глянцевых мешков с мусором.
Можно пересчитать ему рёбра Бруклинского моста, можно вложить персты в две кровоточащие стигматами зияющие раны его "Граунд-зиро".
Можно почесать ему яйца "Атакующего быка". Можно погладить эрогенные зоны-газоны его Центрального парка, трава на которых до такой степени заёрзана, что напоминает засаленный плюшевый ворс бабушкиного дивана.
Я собственными ушами слышала, как в подбрюшье его даунтауна постанывают от оргазма ("ай лав Нью-Йорк, ай лав Нью-Йорк!") посетители универмага "Сентари 21", судорожно перебирая на удивление дешёвые шмотки со всемирно известными лейблами.
И я вливалась микроскопическим кровяным тельцем в извилистое и бескрайне протяжённое кровяное русло нью-йоркского метрополитена…
Кстати, о метрополитене. В нью-йоркский сабвей можно спуститься на лифте прямо с тротуара. А иногда приходится спускаться на улицу из самого "сабвея" - "и без тебя обратный скорый-скорый поезд растает где-е-е-е-то в шуме городском", грохоча по чугунному мосту виртуозной "анжинерной работы" прямо у тебя над головой.
Однажды мне пришлось спрашивать у полицейского, как пройти на 42-ю стрит: "Вам нужна именно 42-я улица или станция метро "Фоти ту стрит"?" – уточнил он. Видимо, моё ответное "ноу, нот сабвей" было излишне эмоциональным, потому что после этих слов полицейский приосанился и стал на полном серьёзе объяснять мне, что нью-йоркский сабвей – это совсем не страшно.
Подтверждаю: не страшно. Я только один раз немножечко заволновалась. Когда мой поезд "намбер би" не пришёл ни через 15, ни через 30, ни даже через 50 минут. Дело близилось к ночи. Ещё раз перечитывая указатели, я вдруг обнаружила, что поезд "намбер би", на котором я так стремилась в свой "родной" Гарлем, по субботам и воскресеньям почему-то вообще не ходит.
С привычки к московскому и питерскому метро, нью-йоркский сабвей, действительно, причудлив и громоздок, как всё в этом городе. Там есть "локальные" поезда и поезда-экспрессы, которые останавливаются далеко не на каждой станции. При этом к одной и той же платформе подходят составы с разными литерами или номерами, чтобы потом разбежаться который куда. Пока дожидаешься своей литеры, можно прослушать целый концерт: на перронах даунтауна почти всегда играет живая музыка: флейты, скрипки, иногда целые джаз-банды.
Ближе к вечеру по сообщающимся между собой вагонам начинают шататься "сами мы не местные". Один из таких как-то встал в позу Цицерона и прочёл скучающим пассажирам небольшую лекцию против стяжательства. А в другой раз я оказалась в вагоне, где несколько чернокожих так лихо отплясывали брейк-данс, буравя затылками пол, что пассажиры потом сами совали им в руки мятые доллары.
Знаменитое жёлтое нью-йоркское такси, которое мне пришлось ловить после неудачи с поездом "намбер би", оказалось, и правда, дешёвым. С 34 на 125-ю улицу меня подкинули всего за 15 баксов (включая 4 доллара, которые я вежливо приплюсовала в качестве чаевых). Нет, не подкинули… я неправильно выразилась, меня совсем не подкидывало. Наоборот, всё шло, как по маслу: вокруг плавно скользили такие же, нарядно-жёлтые, таксомоторы, и сияли в ночи аутентичные "огни большого города". Например, огни Эмпайр Стейт билдинг…
Жила я, как вы уже поняли, в Гарлеме, в отеле, который примыкает к кампусу Колумбийского университета, и находится всего в нескольких автобусных остановках от моего пулитцеровского журфака. Но это уже не тот "гарлем", каким его себе представляла управдом Варвара Сергеевна и я вместе с ней.
Хотя ядрёный "зе спирит оф гарлем" (так называется это мозаичное панно неподалёку от моей гостиницы) в нём всё-таки чувствуется.
В округе полно магазинов с париками всех цветов и фасонов, негры на тротуарах торгуют чем-то вроде баночек с мочой, в тёмное время суток всякие тёмные в буквальном смысле этого слова личности громко приветствуют друг друга, перекрикиваясь через улицу, как в мультфильме "История одного преступления", а по ночам с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье чуть ли не весь Гарлем собирается в баре моего отеля посостязаться в караоке.
У некоторых гарлемских нищих такие замысловатые причёски, что без регулярных визитов к куафёру там явно не обходится, пожилые чернокожие матроны ездят в автобусах в домашних тапочках с помпонами, но при этом не забывают нацепить на себя килограмм больше похожих на ёлочные игрушки украшений, а замызганная пятилетняя крошка на соседнем сидении в метро забавляется тем, что юзает изрядно пошорканный айпэд.
В Чайна-тауне, которые находится всего в нескольких минутах ходьбы от Всемирного Финансового центра, свои… каракатицы… или каких у них там гадов морских на прилавках навалено. Зато там я набрела на единственный замеченный мною в Нью-Йорке макдоналдс, убедившись, что не макдоналдс красит место, а место — макдоналдс.
Оккупай Уолл-стрит я не застала, застала множество других "оккупаев". Идёшь, допустим, по Либерти-стрит, а там у них лежбище: чернокожие гнездятся в шезлонгах и на раскладушках прямо на тротуаре. Смысл такого времяпрепровождения остался для меня так же тёмен, как и цвет кожи его участников, но хочу заметить, что никто их почему-то не разгоняет по принципу "больше троих не собираться".
А вот пуэрториканскую бучу на Мэдисон-авеню 10 июня прошлого года полиция всё-таки немножечко поразгоняла. Я угодила в эту гущу то ли парада болельщиков, то ли встречи "одноклассников", когда выходила из Метрополитен-музея на Пятой авеню и, повинуясь условному журналистскому рефлексу, немедленно устремилась на гудки клаксонов и полицейских сирен с параллельной улицы.
Уж не знаю, что там у пуэрториканцев ТАКОГО стряслось, но они завернулись в свои национальные флаги, высыпали на проезжую часть и устроили там затор. Впрочем, полицейские уладили всё в считанные минуты. Когда я подоспела им на помощь, одного пуэрториканского бузотёра уже скрутили и вежливенько конвоировали к автозаку. Его мигом притихшие товарищи сразу стали же организованно расходиться, старательно демонстрируя лояльность.
Самое обидное, что обратно на Пятое авеню меня уже не пустили, потому что вдоль всей Мэдисон- моментально выстроилось оцепление из стражей порядка. И всю дорогу, пока я шла до Гранд-Арми-плаза, мне не давали ни на минуточку затормозить, потому что как только я останавливалась, чтобы, допустим, достать из своего рюкзака карту, ко мне сразу же подходил подчёркнуто вежливый полицейский: "Мэм…"
День клонился к закату. В окружении явно заскучавших полисменов двое чернокожих принялись несколько смущённо сворачивать свою сосисочную на колёсиках, пытаясь выкатить её на проезжую часть. И досворачивались, что свернули прямиком на припаркованный у тротуара автомобиль...
А передо мной уже маячил знаменитый прозрачный куб магазина "Эппл" и ещё более знаменитый отель "Плаза", где разворачивается действие "Великого Гэтсби".
Что я ещё ТАКОГО в Нью-Йорке повидала? Дом, где Джон Леннон жил и был застрелен – Дакоту-билдинг. И эти его "земляничные поляны" — в Центральном парке через дорогу от этого здания.
Пока бодрые немецкие пенсионеры фотографировались на их фоне то врозь, то парочками, со скамейки напротив какой-то изрядно побитый молью ветеран рок-н-ролла добросовестно подыгрывал им на гитаре, нещадно перевирая своим гнусавым голосом "Естедей".
Кстати, все скамейки в Центральном парке – именные. Посвящены конкретным людям, что, конечно же, очень трогательно.
Настоящей земляники я в Нью-Йорке так и не увидела, зато щавеля там было просто завались. К моей великой радости (чтоб вы знали, я прирождённый щавелеман) в июне его подают в качестве гарнира во всех заведениях нью-йоркского общепита: и на ланче в журфаковской кафешке Колумбийского университета, и в ресторанах "высокой кухни" в самом сердце Всемирного финансового центра, где в честь лауреатов Citi Journalistic Excellence Award даже напечатали специальное меню, и в забегаловке Центрального парка, где я купила "греческий" салат, оказавшийся салатом из щавеля.
"Нездоровая" американская еда является одним из тех мифов, которые мне очень хочется развенчать. Нигде ещё я так правильно не питалась, как в Америке. Вернее сказать, нигде ещё меня так правильно не питали.
Что интересно, на пулитцеровском журфаке нас, стажёров, кормили без отрыва от "производства". "Ланч" там нередко подавали одновременно с представлением очередного лектора.
Кстати, лекторы в Нью-Йорке точны, как нигде. Если в программе написано, что в 13.00 перед нами выступит директор агентства недвижимости Ernst and Young Джозеф Рубин, то ровно без пяти минут час он уже маячит в дверях, посверкивая на нас оттуда своей белозубой американской улыбкой.
Не знаю, как моим однокашникам из других стран, а лично мне было очень неловко орудовать ножом и вилкой, в то время, как, допустим, в нескольких метрах от меня "за кафедрой" восседает бывший советник администрации президента США Билла Клинтона Ирен Файнел-Хонигман и с непередаваемым артистизмом пародирует "мадам Лагард".
У нас, как известно, далеко не каждый уважающий себя музыкант согласится играть на потеху жующей публике, типа это удел лабухов. Но в Нью-Йорке, "ланч" с президентом Goldman Sachs Global Market Institute at Les Halles Эбби Джозеф Коэн означал, что лауреаты премии сидят на антресолях ресторана "Фунты и пенсы" и закладывают за обе щёки, а сама Эбби деловито расхаживает промеж столиков (один официант даже заслушался её и споткнулся, едва удержав в руке поднос) и, не сглотнув ни единой слюнки, невозмутимо препарирует "европейский финансовый кризис". А мы по её команде открываем то одну, то другую страницу из пухлой стопки розданных её ассистенткой таблиц и с набитым ртом пытаемся их "анализировать".
К статуе Свободы мы с призёркой CJEA из Перу Мануэлой отправились в субботу, что называется, ни свет ни заря (по-нашему, по-псковски, в начале третьего пополудни). Мануэла сказала, что надо встать пораньше, чтобы избежать давки. Пока ехали в метро, моя коллега развернула Таймс и показала мне кричащий заголовок на первой полосе. Какой-то тип очень резко отзывался насчёт греческого экономического кризиса.
"А кто это такой?" – простодушно спросила я. Мануэла вытаращила глаза: Бергин! Типа, ну как же, мы же только накануне общались с президентом Федерального резервного банка Нью-Йорка. Я продолжала тупить: президент The Federal Reserve Bank of New York Уильям Дадли? Как же, как же, лично знакома. Бергин? Не знаю, не слышала.
Оказывается, этот Бергин является заместителем Уильяма Дадли. Ну не виноватая я, что лауреатов CJEA-2012 знакомили только с первыми лицами Федерального резервного банка, Citigroup, NYSE … Как-то так получилось, что всего за несколько дней я достигла самой вершины Нью-Йоркского дна в виде Гарлема, и одновременно настолько низко пала, что угодила в самое логово жёлтого дьявола – побывав в роскошных приёмных тех самых людей, которые распоряжаются money makes the world go round, the world go round, the world go round...
При этом я оказалась единственной обладательницей Citi Journalistic Excellence Award, которая приехала в Нью-Йорк не из столицы или хотя бы не из города-миллионника. К тому же, почти все мои коллеги по премии представляли сугубо специализированные экономические или финансовые СМИ, и представлялись, соответственно, бизнес-аналитиками. И только я при встрече с каждым новым преподавателем или специально приглашённым докладчиком рассказывала, что живу в малюсеньком таком П-с-кове, где нет даже отделения Сити-банка и мало кто об этом банке слыхивал, работаю в редакции, состоящей всего из нескольких человек, и пишу обо всём, что шевелится.
Разумеется, мне было непросто общаться с заокеанскими финансовыми воротилами и звёздами экономической журналистики на глобальные бизнес-темы, да ещё и на американском английском. Но даже выученный в университете исключительно для общего развития иностранный язык иногда может завести подальше Киева.
Хочу также заметить, что все колумбийские лекторы больше напоминали телевизионных ведущих, а наши с ними занятия – ток-шоу, что, конечно же, очень разряжало обстановку.
Мне помогало ещё и то, что про Россию, а точнее, про нашу экономику и про наше банковское дело, американские аналитики вспоминали нечасто. Вернее сказать, почти совсем не вспоминали. Только один лектор, обозревая мировую экономическую ситуацию, вскользь заметил, что Восточная Европа зависит от российского газа. Точка.
Зато про сияющие горизонты, которые открываются перед бурно развивающимися Китаем и Индией, они могли рассуждать часами, и, конечно, уделяли повышенное внимание Испании с Грецией. Как-то после этой поездки я начала задумываться, а такой ли уж наш мир "биполярный", как мне казалось раньше.
Когда наш аэрофлотовский самолёт приземлился в аэропорту Кеннеди, брызнул дождь, а потом сразу же заиграла радуга – прямо над смутно очерченными по линии горизонта силуэтами до боли знакомых небоскрёбов.
Когда мы со второй российской призёркой CJEA Диной Дадашевой из Ростова-на-Дону улетали обратно домой, Нью-Йорк для приличия снова обронил слезу. Почти всё остальное время в Нью-Йорке было солнечно и сухо, хотя я всё равно чувствовала себя в нём, как рыба в воде. И когда мои новые приятели из Западного полушария спрашивали, какая сейчас погода у меня на родине, – я им честно отвечала: точно такая же. Ведь в июне Нью-Йорк капризен и переменчив, равно как и Псков.
Так что тамошняя мода расхаживать об эту пору в майках-алкоголичках и унтах на босу ногу шокировала меня постольку-поскольку.
Потому что на улицах Нью-Йорка иногда припекало не меньше, чем сейчас в Пскове, а в присутственных местах бывало очень зябко. Нью-Йоркцы почему-то имеют обыкновение до того нещадно кондиционировать общественные помещения, что у меня зуб на зуб не попадал – и в пулитцеровской аудитории Колумбийского университета, и в Метрополитен-музее.
Неудивительно, что некоторые горячие испанки и не менее горячие австралийцы из нашей команды Сити-лауреатов моментально зашмыгали носами. Но деваться было некуда: нас заранее предупредили, что кондиционеры в университете не выключаются, и поэтому настоятельно посоветовали запастись свитерами.
В один их последних дней семинара, когда мы с Диной в очередной раз поёживалась, согревая своим дыханием и чашками с кофе посиневшие руки, руководитель нашего семинара Барбара Кантровиц не удержалась и съязвила: "Ничего, скоро поедете домой, в Россию, – там и согреетесь".
- А ты далеко от Москвы живёшь? - спросили у меня коллеги из Латинской Америки.
- Совсем близко! - радостно откликнулась я. - Всего ночь езды в поезде.
- Целая "ночь езды в поезде"! – ужаснулись они.
Признаться, я так и не избавилась от ощущения, что мы с Диной как единственные блондинки воспринимались остальными участниками семинара посланцами какой-то уж очень экзотической страны.
Мосес из Кении, например, прицепился ко мне в первый же день нашего знакомства с вопросом: "И кого вы выбрали себе в президенты? Путина? Эгейн?" Поверьте, мне стОило большого труда убедить Мосеса в моей адекватности.
Мануэлу из Перу, как я уже рассказывала, шокировала моя неосведомлённость в американской бизнес-иерархии. А сами они, когда на Челябинск упал метеорит, забросали меня вопросами, не отшибло ли там заодно и мне чего-нибудь, так и не удосужившись разобраться, где твой Челябинск, а где мой Псков.
Нью-Йоркские аборигены, особенно продавцы, тоже разглядывали меня с нескрываемым любопытством. Один из них на каких только языках ни попробовал со мной пообщаться, пока я не проронила прощальное "Бай". Вдогонку мне было послано радостное "Корасо!"
Замечу, во время прогулок по Нью-Йорку я встречала только доброжелательных и очень отзывчивых людей. Как только мы с Диной спустились первый раз в подземку и развернули карту города, к нам тут же стал подкрадываться какой-то подозрительный, по нашим меркам, тип. Мы обе невольно вздрогнули, когда он всего-навсего ласково осведомился, куда мы направляемся и какая нам необходима помощь.
В другой раз один явно асоциальный товарищ кинулся на помощь Дине, которая никак не могла разобраться с автоматом по продаже жетонов для поездок в метро. А когда помог, всего лишь застенчиво попросил её поделиться мелочью, высыпавшейся из автомата в качестве сдачи.
Ну разве что таксисты в последний день нашего пребывания в Нью-Йорке оказались все как один какими-то на редкость вредными. Они ни в какую не хотели везти нас в аэропорт, когда узнавали, что мы уже спустили весь свой "кэш" и намереваемся расплатиться с ними пластиковой карточкой. Хотя терминалы для пластиковых карт у них в автомобилях наличествовали. Так что обратно в аэропорт мы снова ехали сабвеем, хотя, например, мой багаж к тому времени по меньшей мере удвоился (у меня одних магнитов на холодильник набралось, наверное, килограмма с два).
Всё бы ничего, но эскалаторы в нью-йоркском метро - редкость, а разбираться в системе лифтов нам было недосуг, поэтому свои разбухшие после посещения "Сентари-21" и Macy,s чемоданы мы с Диной пёрли по лестницам сами. Я уже было начала верить в насмерть напуганных феминистками нью-йоркских мужчин... пока не споткнулась и не увидела, как мой чемодан с лёгкостью взлетает вверх по ступенькам, подхваченный чьей-то мускулистой чёрной рукой.
Что мне в нью-йоркцах особенно понравилось — так это то, что почти все они немножечко фрики. И это им очень идёт. Там на пешеходном переходе запросто можно встретить раскрашенного трансвестита, который деловито куда-то чешет на своих высоченных каблуках, почему-то не слишком заботясь об изяществе движений.
Там можно нечаянно напороться на заострённый тушью взгляд бесконечно печального, как ему и пристало, гота, который мрачно пялится на тебя из подворотни.
Одним словом, мне с ними было очень хорошо — с этими такими разными нью-йоркцами. Главное, они меня несказанно тронули своей основательностью во всём и этой их непоколебимой уверенностью в том, что вот они-то и творят всемирную историю — прямо здесь и сейчас. То есть, там у себя, за океаном, пока мы спим и в ус не дуем. Идёшь, бывало, по Уолл-стрит, а под ногами бетонная плита с выбитой надписью: "Since 2006". Внушает.
Правда, когда я в десятом часу вечера завалилась в своём Гарлеме в один из многочисленных тамошних фаст-фудов (это случилось уже в конце моего пребывания в NY, когда мой организм наконец-то начал привыкать к 8-часовому сдвигу и одним прекрасным американским вечером вдруг разохотился поужинать), чернокожие завсегдатаи этого заведения посмотрели на меня не то, чтобы косо, но с вызовом. Один верзила даже демонстративно влез передо мной без очереди (очередь состояла из двух человек), явно намекая, что понаехали тут всякие.
Однако отвоёванные мною в неравной расовой борьбе куриные ножки оказались такими вкуснющими (учитывая, что за шесть штук с вкусной булкой и стаканом кока-колы я отдала всего шесть с половиной баксов), что я легко простила моему чёрному брату его безобидное желание показать мне кто там у них в Гарлеме главный.
Но самым вкусным из попробованных мной в Нью-Йорке блюд оказался стейк с кровью и "ониксом", который я отведала в забегаловке на 42-й улице. Это было настолько восхитительно, что я даже не удержалась и пустила скупую женскую слезу. Признаться, не без помощи соуса "Табакко", с которым явно переборщила)))
О чём это я? А, про нью-йоркцев. В этом городе можно сидеть на газоне в Брайан-парке в окружении умопомрачительных небоскрёбов и слушать, как какой-то пузатый человечек в ермолке разговаривает по мобильнику на русском языке с неподражаемым одесским акцентом – как в телесериале "Ликвидация".
А потом встретить в универмаге "Сентари 21" двух стройных дам неопределённого возраста в стиле "Вава! Ты не поверишь!" – то есть, в широкополых шляпах, клёшах и круглых солнечных очках на пол-лица. И дивиться, как это они ухитряются виртуозно подмешивать в свою русскую речь неудобоваримые американские словечки, например: "Я же тебе говорила, что у неё новый апатментс".
Я пишу эти строки, а по телевизору опять показывают Таймс-сквер… Теперь я стала замечать, что как только речь в научно-популярных фильмах заходит обо всём человечестве, о чём-то глобальном или неотвратимом, то на экране сразу же возникает он – "перекрёсток мира". И я тут же начинаю ужасно скучать по гигантскому человеческому муравейнику на той стороне земного шара.
Однажды, много лет назад, я смотрела документальный фильм про Нью-Йорк. Ничего мне из той картины не запомнилось, кроме одной-единственной фразы. На вопрос корреспондента "что такое Нью-Йорк" чернокожая женщина вдруг сказала: "В этом городе каждый день выходишь из дома с таким чувством, что сегодня с тобой может произойти всё что угодно".
Она вынесла мне этими словами мозг.
...Я прилетела из Нью-Йорка и снова стала жить, как пчела, наматывая восьмёрки по заданной траектории. Много дней подряд я выходила из дома с таким чувством, что со мной ничего сверхъестественного не случится.
Пока не угодила под машину на крошечном пешеходном переходе возле Дома Советов, после чего со мной стало происходить столько всего невероятного, что мне в Нью-Йорке и не снилось.
Бывает. Псков, оказывается, тоже город контрастов)))
Как "без пяти минут застаревшая мочалка" (по выражению наехавшего на меня на пару с незадачливым водителем "Киа Рио" сетевого тролля) чувствую себя сегодня, в Пушкинский день России, почти что Ариной Родионовной.
Поэтому считайте, что это была та самая песня - "как синица тихо за морем жила".
Ольга Миронович, Псковское агентство информации. В публикации использованы фотографии Дины Дадашевой.
