Espresso от Саши Донецкого: Почему я не патриот
Символично, что постановщиком церемонии открытия Летних Олимпийских Игр в Лондоне стал именно кинорежиссёр, лауреат Оскара, Дэнни Бойл. Ибо большой спорт и кинематограф, особенно так называемого "большого стиля", то есть уровня голливудских блокбастеров, сегодня — главные проводники и пропагандисты патриотизма в массы. Кинопрокат, рассчитанный на миллионы купленных билетов и, уж тем паче, телетрансляции с миллиардами зрителей в прайм-тайм, делают спорт и кино не только глобальным интертеймантом, но и мощнейшими пропагандистскими мотиваторами.
Когда группа американских солдат, ценой собственных жизней, вытаскивает из мясорубки войны в Нормандии рядового Райана, чувство гордости за нацию наверняка переполняет жителей США, и уже не столь важно, что спецоперация по спасению рядового десантника есть чистый вымысел сценариста, к реальной истории не имеющий никакого отношения, чувство гордости за Родину обеспечено талантом режиссёра и высокобюджетными спецэффектами.
Российский кинематограф пытается догнать и перегнать Голливуд, и пока получается не очень: вспомним хотя бы провал дилогии Никиты Михалкова "Утомлённые солнцем-2", задуманной именно в качестве "нашего ответа Стивену Спилбергу", однако сами попытки симптоматичны, не зря ведь была учреждена и вроде бы работает на интересы державы загадочная бизнес-структура под названием "Фонд патриотического кино".
Когда атлет твоей страны бьёт мировой рекорд и заодно противника и затем, в состоянии радостного аффекта, размахивает государственным флагом, а потом весь стадион встаёт при звуках государственного гимна, горячее чувство патриотизма легко выбивает из миллионов глаз и обильные женские сопли, и скупую мужскую слезу: "Знай наших!".
Другой мощный повод испытывать сходные, похожие чувства — победоносная война, к счастью, случается не так часто, как олимпийские соревнования или очередная кинопремьера, приуроченная к Дням Великой победы, любо Дню памяти и скорби.
Кинематограф большого стиля — это современный эпос, формирующий национальную мифологию и во-многом национальную идентичность. Без Голливуда мир бы не знал, что именно США победили нацистскую Германию во Второй мировой, тогда как союзнички, Великобритания и особенно СССР, так — подвоёвывали, работали на подпевках.
Спортивная битва — психологический эрзац сводок с театра военных действий, подобно имитационной компьютерной игре, вытесняющий негативные эмоции и агрессию, в случае победы позволяющий ощутить нечто вроде катарсиса. И здесь не до шуток — многочисленные инфаркты болельщиков в процессе просмотра футбольного матча (иногда со смертельным исходом) тому подтверждение.
Всё это общеизвестно и в целом объяснимо, не понятно только одно: почему чувство любви к Родине обязательно нужно "воспитывать", внушать и даже культивировать? Почему патриотизм не может быть непосредственным, как, допустим, любовь к женщине или собственным детям? Почему для стабильного поддержания этого чувства непременно требуются "стимуляторы" и "допинги" вроде патриотического кинематографа и спортивных телетрансляций? И не выглядит ли здесь этот самый пресловутый "патриотизм" искусственным образованием вроде этического протеза, который в любой момент можно отстегнуть за ненадобностью и остаться с родимой культей?
Определение "патриотическое" обязательно предполагает госзаказ, а это, согласно интеллигентским мантрам, означает неискренность, несвободу, тенденциозность, подневольность и в целом позорную сервильность художника. Согласно подобным понятиям, "патриотическое" как бы изначально имеет онтологический изъян: заказуха и есть заказуха, чего с неё взять? Тот факт, что заказуха вполне может получится и талантливой, и даже гениальной, в данном случае момент факультативный.
Как часто бывает при подобных затруднениях, выручает словарь. Понятно, что патриотизм в переводе на русский - "любовь к родине", но вот какой именно патриотизм нуждается в мотивации? Оказывается, не всякий. Согласно статье в Википедии, патриотизм делится на пять видов: полисный, имперский, этнический, государственный и квасной. Исторически этих видов, разумеется, существовало гораздо больше, сближаясь то с революцией, то с буржуазным национализмом.
Самая понятная и уютная форма патриотизма: полисная. Вот есть город-государство, малая родина, допустим, средневековый Псков, где все друг друга знают и почти все одного рода-племени (слова: род, родной, родня, родственник и родина — одного корня). Здесь никого не нужно убеждать в любви к родным очагам и погостам, поскольку крайне актуальна оппозиция: "свой — чужой", и когда враг у ворот, никого, ни мужей, ни жён, ни детей, не нужно заставлять лезть на крепостные стены — отражать натиск неприятеля, который по определению чужак, и хочет отнять у взрослых и их детишек самое дорогое: мать-сыру землю и будущее.
Предпочтение своего этноса всем прочим тоже, в общем-то, не требует мировоззренческого "напряга": один язык, одна вера, одна кровь, всё ближе и понятней, чем верования всех прочих инородцев, иноземцев да иноверцев.
А вот с имперским патриотизмом уже посложней будет. Псковичу в 1510-м году трудно объяснить, почему он должен подчиниться далёкому и чуждому по всем понятиям московскому царю, который не ближе и не милей, чем Польша, граница с которой пролегла где-то под Себежем. Поэтому практическими носителями имперского патриотизма и были "служивые люди", то есть по преимуществу дворяне и разного рода пассионарии, огнём и мечом "воевавшие" Казань да Сибирь.
Еще более условный "конструкт" - патриотизм государственный, то есть такой вид патриотизма, который требует преданности некой бездушной конструкции, казённой машине, главные винтики которой многочисленные чиновники и мощный аппарат подавления. Ко всему прочему в 20-м веке вдруг выяснилось, что государства — явление не стабильное, а, скорей, эфемерное. На памяти одного долгожителя сменилось сразу две государственных формации - царизм и советский строй, так почему среднестатистический школьник, усердно штудирующий учебник истории и более-менее шуршащий мозгами, должен уверовать в непогрешимость формации, вылупившейся из крови, грязи и обмана осенью 1993-го года?
Вот тут и приходит на помощь "квасной" патриотизм, то есть "патриотизм" футбольных матчей и дорогих киноподелок вроде фильма "Код Апокалипсиса". Автор крылатого выражения князь Вяземский в своих "письмах из Парижа" так оригинально перевел с французского понятие "лакейского патриотизма", а белинские да гоголи подхватили и размножили. Этот "ура-квасной патриотизм" обеспечен высокими гонорарами футболистов и внушительными откатами на производстве очередного дешёвого (в художественном смысле) кинобоевика. Именно этот вид патриотизма обличали в разное время такие разные люди, как Самуэль Джонсон ("последнее прибежище негодяев"), Лев Толстой ("патриотизм есть рабство") и Сергей Довлатов ("любить публично — скотство"). Убеждённый пацифист, то есть противник всякой войны, Толстой справедливо называл патриотизм чувством "грубым, вредным, стыдным и дурным, а главное - безнравственным", потому что под прикрытием этого самого патриотизма людей гонят на убой как скот, оправдывают самые чудовищные злодеяния, а выигрывают от массового убийства единицы.
Я не говорю сейчас исключительно о Росиии. Таков любой патриотизм: американский, английский, французский, немецкий, турецкий, ангольский, Папуа-Новая-Гвинея.
Понятно, что не всё так просто с советской историей, но тот факт, что население оккупированных нацистами территорий встречали захватчика с букетами цветов, свидетельствует, что у простого народа было крайне мало иллюзий на счёт Сталина и сталинщины. Как мало их было и у советских людей образца 1991-го года (даже у тех, кто принял государственную присягу), равнодушно взиравших на то, как рушится колосс на глиняных ногах — СССР. Иначе как массовой изменой этот факт назвать нельзя. И — ничего: переварили. Со стыда никто не умер.
И вот 20 лет минуло, а мы вновь слышим всю ту же патриотическую трескотню, смотрим бездарное патриотическое кино, зажёвывая зрелище попкорном и прекрасно осознавая, что идти в бой за интересы олигархов сегодня способно исключительно наивное дурачьё или быдло. Тогда как для многих "патриотизм" — это только успешный и выгодный бизнес. И ничего личного. И поэтому я не стесняюсь признаться: да, не "патриот". Вместе с миллионами других соотечественников.
Саша ДОНЕЦКИЙ
