Espresso от Саши Донецкого: Коды Апокалипсиса
Он убежденный нонконформист в искусстве, быть может, единственный в Пскове, и уж точно — неповторимый, уникальный. Слово "красиво" для него — ругательство. Поэтому он чрезвычайно высоко ценит псковскую икону и русский авангард, особенно — Малевича, которого иногда цитирует в своих собственных работах. Собственно, многие его работы и сделаны как своего рода "актуальные иконы", вот только святых на них встретишь редко, всё больше грешники да социальные язвы.
Предпочитает открытые, прямо "из банки", цвета. При внешней грубости и как бы шероховатости фактуры, свойственных примитивизму, изобразительные приёмы крайне разнообразны, что отвечает его философии творчества: избегать самоповторений.
Идея, смысл, мессидж — необычайно важны для него в арт-объекте, будь то картина или инсталляция, однако понятно, что визуальное решение — это главное, это - всё.
Композиции простые, тяготеющие к минимализму, соседствуют со сложными, многофигурными и условными построениями, прямота и плакатность соц-арта — с концептуалистскими закодированными посланиями, требующими от зрителя работы мысли и дешифровки.
Казус непонимания — тоже часть замысла: когда зритель сталкивается с визуальным герметизмом в той или иной форме, непосредственная человеческая реакция, не важно какая — недоумения, отталкивания или желания проникнуть внутрь изображения, всегда будет активной, у кого-то напряжённой и длящейся, подобно алкогольному "послевкусию", у кого-то мгновенной, как вспышка молнии, яркий разряд — и снова чернота непонимания.
Свою персональную выставку в "Доме на Набережной" Анатолий Жбанов назвал "Чёрное золото" и посвятил Крещению Руси, ибо крест во многих его сюжетах присутствует не только в качестве знака, отсылки к христианству, но и как изобразительная концепция, визуальный фокус. К примеру, в работе "Земля больна игроками" художник цитирует Малевича, а в "Эпилоге" просто "ставит крест" (nihil) на Земле как живой населённой планете. Таков приговор художника жизни, если, конечно, человек не одумается и не прекратит свою безумную и рисковую игру на выживание.
Формат "Черного золота" Анатолия Жбанова можно определить на манер музыкального альбома: "Новое и лучшее". Художник представил как свои "свежие", этого года, работы, так и давние, вписывающиеся в общее направление замысла экспозиции. Почти абстрактные изображения соседствуют с бытовыми сценками, шаржированными, карикатурными, но сразу узнаваемыми, как, допустим, его "Коррида", полотно, на котором поймавший "белочку", а точнее, чёртика на плечо, мужик, схватив в руки топор и кочергу, гоняет свою незадачливую бабу, коей только и остаётся, что выскочит в окошко.
Вот так жутко и опасно живёт вымирающая русская деревня, но Жбанов не ограничивается исключительно "подсматриванием", он пытается обобщить явление русского пьянства, и создаёт своего рода эмблему "Крик зелёного змия", на которой в центре стеклянная банка с брагой и натянутой резиновой перчаткой с младенцем внутри. И это, несомненно, - воплощённое Зло.
И тут же рядом - "Праздник", сценка у пивного ларька, изображённая с доброй иронией, и "Аисты прилетели", злобная сатира на спивающуюся русскую деревню, на её вечно пьяненьких жителей, равнодушно встречающих "гостей с Кавказа": этих самых "аистов", вьющих гнезда на крышах полуразвалившихся избушек. Что ж, пресловутая политкорректность художнику явно не свойственна.
Не равнодушен художник и к другим порокам, причём его общественную позицию, опять же, вряд ли примут люди либеральных взглядов. Если с трюизмом, что проституция — это дорога в никуда, либералы наверняка согласятся, то с утверждением, что гомосексуализм — это дурно, уже вряд ли. На полотне "Мужской разговор" два представителя секс-меньшинств упаковали женщину в целлофан, как бы вместо букета цветов, то есть превратили в некий аксессуар, который можно подарить на праздник.
Прямое плакатное высказывание контрастирует у Жбанова с аллегориями, которые не сразу и разгадаешь, как на полотне "Автопортрет во власти", но в том факте, что глаз художника подобен бритве, никто не будет сомневаться.
Не менее энигматична его "Русь". С усопшим внизу полотна святым старцем вроде всё понятно, а вот фигуры вокруг плода младенца, возникающие в верхней части холста нуждаются в комментариях. Что это? Вселенская утроба? И не означает ли изображение, собственно, то, что Русь еще и не родилась?
Зато знаменитый на всю православную Русь старец Николай Гурьянов на полотне вышел "как живой", всматриваясь из-за калитки куда-то вдаль, за горизонты жизни и смерти.
Этот почти реалистический портрет как бы приглашает зрителя в третий зал галереи, где разместились самые условные, абстрактные и, если можно так выразиться, метафизические изображения.
Серия из пяти работ представляет собой цельный сюжет, как в комиксе: за взлётом в небеса следует падение ниц (как у Падшего Ангела). Жажду символизирует петля, а неизбежный финал — успокоение, то есть смерть.
Однако это еще не окончание метаморфоз. В красном углу зала, там, где прежде принято было помещать иконы, жбановское "окно" - спасительный выход в Иное. Странным образом это метафизическое окошко корреспондирует и одновременно контрастирует с тем окном, в которое кидается деревенская баба, спасаясь от психованного мужа.
Наряду с крестом и квадратом другой излюбленный образ художника Жбанова — круг, или колесо, символизирующее Время. Круг вписывается в квадрат мини-табуретки или в супрематический крест Малевича, просто и ёмко являя зрителю идею непрерывности жизни.
Жизни, соединяющей в себе всё человеческое, то есть часто надуманное и неизбежно греховное, и сверх-человеческое, метафизическое, непостижимое, нечто такое, в чём и заключена искомая Бесконечность, та самая Истина, к постижению которой устремлён и разум, и весь организм художника.
Саша ДОНЕЦКИЙ.
Выставка Анатолия Жбанова открыта в галерее "Дом на Набережной" (Псков, Советская набережная, 9) каждую субботу с 16.00 до 20.00
