Espresso от Саши Донецкого: Стакан печали-2

И всё-таки персональная выставка Игоря Быстрова в Пскове случилась. Пусть и после безвременной смерти художника. Пусть в течение всего четырёх дней. Пусть экспозиция была собрана "с миру по нитке", и художник предстал перед здешним зрителем в обидно "усечённом" виде. Даже тех немногих и, добавлю, увы, не самых лучших работ, что удалось собрать на мемориальный вернисаж "Стакан печали", вполне достаточно, чтобы составить для себя образ художника-самородка, необычайно одарённого человека с экстремальным опытом и необычным взглядом на мир.

Игорь Быстров был по своей сути поэтом, хотя и работал часто на заказ. Заказчик диктовал оценку персонажей (кого-то "приподнять", кого-то "нагнуть"), но никак не сюжет. И в целом – замысел, идею, визуальное решение. Здесь художник оставался автономен. "Главное, чтобы голова работала", - любил повторять Быстров, имея в виду те потешные, почти мультипликационные, сценки, которые он разыгрывал на своих, по большей части небольшого формата, полотнах.

Хотя встречаются у него и масштабные, многофигурные композиции. Искусствовед Псковского музея-заповедника Владимир Галицкий, зашедший на вернисаж, сразу выделил три центральных, на противоположной от входа стене, и заявил, что "их хоть сейчас в музей".

Игорь Быстров работал в жанре, который обозначался термином "политлубок", то есть был близок к наивному искусству. Подлинный "наив" - это не только особое техническое несовершенство, но и специфическое авторское мировоззрение, получившее те или иные пластические формы. "Наив" практически невозможно сымитировать и воспроизвести, "школа" всё равно где-то предательски да вылезет. Тем и интересен мир наивных художников, что уникален, неподражаем и самодостаточен. Игорю Быстрову удавалось сочетать эстетическую безгрешность "наива" с подчас очень жестким сатирическим месседжем. Из чего и рождались собственно его "политлубки", своего рода актуальные комиксы по следам живой политической истории страны, проходящие по разряду "навеяло".

Говоря о юродстве в искусстве, наш знаменитый филолог Дмитрий Лихачёв дал замечательную формулу: "Существует косноязычие дурака и косноязычие гения". Тогда как в косноязычии дурака есть только ущерб мышления, патология, в косноязычии гения, при всех его, гения, житейских закидонах, кроется пророчество или новое откровение.

Быстров в своих изображениях тоже "косноязычен", и даже, возможно, иногда предстаёт в них несколько по-дурацки, однако и до гениальности ему совсем близко. Гениальности в том первичном, изначальном смысле, когда дух торжествует над плотью картины и вообще материей, а на первый план выходит самобытная идея, оригинальная мысль.

К сожалению, большинство холстов Игоря Быстрова не доступны массовому зрителю. И состоявшийся вернисаж в зале на Ленина, 1 только подтвердил, что до музея Игоря Быстрова в Пскове, если он всё-таки когда-нибудь случится, ещё ой как далеко.

Достаточно сказать, что большинство высокопоставленных коллекционеров картин Быстрова под разными предлогами отказались предоставить их для мемориальной выставки. Главный "держатель коллекции" депутат Госдумы от "Справедливой России" Алексей Митрофанов почему-то вообще "ушёл в подполье", никак не отзываясь на звонки из Пскова.

Организаторам (а это сын художника Вася и его друзья) помог практически всего один человек – депутат Псковского областного Собрания (нынче от КПРФ) Игорь Савицкий, предоставивший семь полотен из личного собрания.

Между тем, всякий вернисаж, особенно собранный из частных коллекций, ценен сегодня еще и потому, что создаёт редкую возможность для репродуцирования изображений в Интернет. Об этом знают все современные художники, множащие виртуальные галереи, которые давно не ноу-хау. В этом отношении Игорь Быстров, конечно, поотстал, остался в 90-х, хотя у него тоже имеется свой сайт, правда, очень бедный.

Драма творческого наследия художника в том, что он никогда не задумывался о фиксации своих творений – на плёнку или на цифру. В современной мультимедийной ситуации цифровая копия подчас важнее оригинала. Он же делал картину, получал свой гонорар и навсегда прощался с очередным сюжетом, не заботясь о сохранении изображения на техническом носителе. Эта "безалаберность" и сыграла с наследием (о коем обычно и задумываются только после смерти художника) дурную шутку.

Что – по гамбургскому счёту – оставляет после себя художник? Свои картины. А их как бы нет.

Можно сказать, что творческое наследие Игоря Быстрова существует, разбросанное по роскошным апартаментам Пскова, Москвы, Санкт-Петербурга, Лондона, Вашингтона и далее везде. А можно сказать, что его, Быстрова как художника, уже просто не существует. Потому что никто, кроме нынешних хозяев картин, эти картины не видит и не знает.

Если бы было иначе, если представить на минуту, что Игорь Быстров был не только неутомимым выдумщиком, арт-провокатором, стихийным философом, но и рачительным коллекционером собственных творений (в той же цифре), сегодня мы имели бы возможность получить великолепный альбом, запечатлевший всю новейшую политическую историю Псковщины да и всей России.

Разумеется, это была бы политическая история, преломленная сквозь "магический кристалл" реактивного, иногда подстёгнутого алкоголем, карнавального сознания художника, но тем эта история в картинках и была бы интересна – забавно, смешно, поучительно. О многих фактах и событиях, сатирически зафиксированных на холстах Быстрова, мы сегодня уже и не помним, а они ведь сохранились и живут своей живописной жизнью. Этот воображаемый альбом, помимо репродукций картин, содержал бы комментарии профессионального историка – кто именно изображен (иных политиков уж нет, а те далече), что за ситуация или анекдот "разыгрывается" на полотне, к какому факту российской истории отсылает и т. д.

Такой проект был бы наверняка интересен не только многочисленным персонажам картин Быстрова (а это, ещё раз напомню, часто весьма и весьма влиятельные и высокопоставленные люди), но и самой широкой публике. Школьники, допустим, могли бы изучать новейшую историю России, в том числе и по альбому Игоря Быстрова.

Всё это, впрочем, мечты человека, жалеющего об утраченном. Реальность, как обычно, несколько иная. На открытии четырёхдневной выставки не было ни одного не то что бы федерального политика (того же бывшего мецената и промоутера Алексея Митрофанова), но и ни одного местного.

Само собой, это не упрёк, а ещё одна иллюстрация к судьбе художника-маргинала, постоянно пребывающего на границах: социальных, эстетических, экзистенциальных.

Быстров ведь многих раздражал, чего уж тут скрывать, и, это уж точно, служил постоянным объектом ненависти, подчас зоологической и запредельной. "Виноват" в этом обстоятельстве сам художник, выбравший себе такое экстремальное поприще - быть, постоянно находиться на острие политической борьбы, - за власть других, за чужие ресурсы.

Пребывание в подобной двусмысленной ситуации, как говорится, чревато. Художник – существо тонкой настройки, и он не может не понимать, что, ввязавшись в политическую конъюнктуру, он сам поставил себя в положение, когда его, так или иначе, используют.

Хорошо, если художнику удаётся пройти по узкой грани между конкретными целями заказчиков и миром собственных представлений, а если нет? Не почувствовать ненависть нельзя, ведь художник подобен ментальному локатору, улавливающему даже самые слабые сигналы. Отсюда – водка, многодневные запои, маргинализированный быт, и в итоге – безвременная по всем понятиям и где-то даже глупая смерть.

Если быть до конца честным, то можно, точнее, нужно, сказать, что, в сущности, Игорь Быстров убил себя сам, буквально сбежав с больничных носилок, на которых его везли на срочную операцию по удалению злокачественной опухоли.

Случился этот побег из под ножа хирурга год с небольшим назад, и никто не сумел уговорить художника всё-таки вновь обратиться к докторам. При этом он отнюдь не рефлексировал о смерти, его поступок был не осознанным, а эмоциональным, включились в судьбу чисто русские привычки (наш национально-фатальный "авось"), которые, по известной формуле Эдуарда Лимонова, "не приносят счастья".

От врачей-то Игорь Быстров сбежал. И да, всерьёз надеялся обмануть смерть.

От смерти сбежать не получилось.

Удастся ли теперь избежать забвения?

Саша ДОНЕЦКИЙ.