Могильщики эпохи. Как мы теряем Россию. Часть 2

Потёмкинский режим

При этом "водяное перемирие" закончилось. Режим, еще недавно "тефлоновый", подвергся коррозии. Система негласных внутриэлитных договоренностей (раздел экономического пространства между крупными бизнес-игроками, отказ бизнеса от политических амбиций в обмен на отсутствие контроля за экономическими амбициями и т.д.) была осознана и воспринята все более широкими слоями общества как нелегальная, коррупционная, криминальная. Протестная мифология ("откаты", "распилы", тотальная коррумпированность власти) стала общедоступной, эмоциональной, не требующей доказательств (как в 1999 г. не требовала доказательств мифология "стабильности любой ценой", а в 1989 г. — мифология "борьбы с партократией"). И только что "выстроенная", вертикальная, избавленная от необходимости всерьез считаться с кем-либо в стране власть внезапно осталась в вакууме — без социальной базы, без идеологии, без обратной связи с обществом (поскольку в последние годы такая связь была не востребована). А еще — без механизма реального обеспечения лояльности (даже в рамках элитных групп).

Практика "ручного управления", которая была двенадцать лет назад признана всеми как способ системосохранения, оказалась неспособной к развитию. Сегодня "вертикаль" беспрекословного подчинения сверху донизу осознается как унижение и оскорбление — поскольку, во-первых, именно так (через унижение и неуважение) она работает, а во-вторых, не обеспечена реальными рычагами репрессий (утрата комфорта воспринимается как репрессия только до тех пор, пока система не начинает рушиться).

Колоссальная потребность российского общества в обновлении, в прорывном социально-экономическом развитии тоже оказалась дискредитированной за счет неумелого, имитационного характера торжественно поддержанной на уровне главы государства обновленческой активности. Все идеологические новеллы медведевского периода — модернизация, инновации, нанотехнологии и т. д. — стали с очевидностью прежде всего для специалистов объектами идеологического рейдерства. Интеллектуальная среда, которая должна была стать первой и главной группой поддержки "российской силиконовой долины", отвергла этот "силиконовый протез модернизации", почувствовала себя оскорбленной, униженной и заранее ограбленной.

Отсутствие моральной лояльности элитных групп всех уровней снизу доверху при доминирующем настроении раздражения и презрения в обоих направлениях создало взрывоопасную, ничем не контролируемую социальную среду. В такой среде оказываются возможны невиданные в России после стрелецких и гвардейских бунтов XVIII века "ментовские восстания" (как 10 февраля 2012 г. в Петербурге). Но в такой среде невозможна революция — даже "оранжевая".

Для типовой "оранжевой революции" необходим претендент на новую легитимность, на право называться "настоящей", "народной" элитой (сколь бы вымышленным и самозваным это право ни было). Между тем, тотальная деградация элит обнулила всех возможных претендентов на эту роль. Так называемый "раскол в элитах" (Касьянов, Каспаров, Лимонов, Немцов, Милов и др.) — это не раскол, а "отшелушивание" политически ничтожных обломков элитной прослойки, политическая перхоть. Ее неуклюжее аппаратно-технологическое взаимодействие с нанономенклатурой Юргенса-Гонтмахера, крах попытки сформировать маргинальный антипутинский фронт вокруг действующего президента, а также радикализация "системных оппозиционеров" окончательно дискредитировали саму возможность аппаратно-реваншистского обновления власти.

На этом фоне единственным реальным фактором консолидации "ничейного большинства" становится протест. Но протест тотальный, хаотический, непредставленный. Потому что главное чувство, объединившее массы на Болотной площади, — раздраженное осознание того, что все "меньшинства" — заодно, а все основные оппозиционные лидеры, как бы они ни клеймили Путина, являются несомненными участниками "путинского меньшинства", жестко заинтересованными в сохранении поклонно-болотного статус-кво в его наиболее принципиальных моментах.

Деградация касается не только элиты. Она касается всей системы воспроизводства элит, всей системы обеспечения общественной и государственной безопасности, всех существующих форм общественной самоорганизации. Более того, она запускает процесс массовой социальной деградации. В результате "режим" превращается в потемкинскую диктатуру, имитирующую свою прочность и незыблемость по типу предъявления властных полномочий, описанному Чуковским в сказке "Таракан". Потемкинской диктатуре противопоставляются потемкинские же альтернативы — что демократическая, что революционная. Но все эти альтернативные "меньшинства" оказываются заодно в своем стремлении не допустить выхода за пределы фальсифицированной политической реальности. Их общая цель — не допустить возврата к политике, основанной на реальной репрезентации интересов реального населения страны.

А деморализованное, третируемое дегенеративным шоу-телевидением, ограниченное непреодолимым "потолком возможностей" в социальной, экономической и политической областях, разъяренное все более жестоким социальным расслоением, население выдавливается в зону иррационального массового поведения, превращается в толпу. Которую может объединить только примитивное, атавистическое чувство безнаказанной ненависти. В массовом сознании угрожающе быстро формируется новый стереотип. Это — стереотип отторжения цивилизованной политики как таковой. Это — презрение ко всем формам официального социального поведения. И совершенно неважно, что первоначально в качестве резинового чучела для битья народу был предложен образ врага в лице партии "Единая Россия".

Роман Захаров.

От редакции. Предложенная читателям статья является продолжением пятиглавного текста. Начало читайте здесь, а продолжение следует... При этом мнение автора может не совпадать с мнением редакции Псковского агентства информации.