Бесы под Солнцем

«Хорошо, что в сельце Михайловское с утра, ещё глаза не разлепив, слышишь, как поют зяблики, а потом начинают свой концерт соловьи, и ты просыпаешься посреди этого пушкинского пространства, и понимаешь, почему все до одного наши предшественники криком кричали, что Пушкин есть Солнце русской поэзии» — так, явно за здравие, начал свой вступительный спич наш именитый критик, недавний лауреат Патриаршей премии по литературе Валентин Курбатов, открывая «круглый стол» на тему, обозначенную достаточно претенциозно: «Поэзия в современном обществе в год культуры и сохранение богатства пушкинского литературного языка».

Последующая дискуссия, впрочем, не оправдала пышного названия, поскольку Валентин Яковлевич, напомнив коллегам о развитии формулы светила («Пушкин как солнечный центр Русской Вселенной» от Ивана Ильина), вдруг «замутил» такую провокацию, что единственное, казалось, чего не хватало в комнате, это кадила да ладана, чтобы прогнать сгустившиеся над столом тени: «Две цитатки вам приведу. Из замечательных и современных. Один писатель чудный, Дмитрий Быков, охарактеризовал направление, «не имеющее аналогов в мире по антикультурной страстности, человеконенавистническому напору, сентиментальному фарисейству и верноподданническому лицемерию». Эти писатели назывались деревенщики, и это был «напор энтропии и апология дикости и варварства, всё самое грубое, животное, наглое, грязное и озлобленное объявлялось традицией и корневым». А второй, Александр Невзоров, поддерживает это мнение, наш прославленный журналист, стоявший на всех баррикадах, автор «600 секунд», которые смотрела вся страна, пишет о русской литературе: «Мы слышим плач толстых министров, черносотенцев и филологических дам — они очень сожалеют, что дети не читают. Никто не задался вопросом: а что, собственно говоря, этим детям читать? Классику? А почему ее надо читать? Почему надо употреблять продукт, у которого явно закончился срок годности? Богоискательская истерика Достоевского имеет к сегодняшнему дню такое же отношение, как шумерские глиняные таблички. Пафосное, мучительное, многословное фэнтези Толстого... Духовность — это газ, который выделяют попы из разных бородатых отверстий. Вся русская литература имеет отчетливый, навязчивый, великодержавный подтекст с культом солдафонов. Вообще, эта имперская идеология тащит на себе безумный культ старья и нелепых, корявых, антисанитарных артефактов. Считается, чем больше будет Россия похожа на лавку старьевщика, тем она будет величественнее и страшнее...»

«Бесы!» - прозвучало в полной тишине необходимо явившееся зловещее слово, и, чуть забегая вперёд, скажу, что к двум первым — Быков и Невзоров, присоединились и другие фамилии: Гельман, Веллер, Гандлевский, Цветков... 

«Следовательно, мы с вами собрались не для того, чтобы ещё раз сказать благочестивые слова о русском языке, о торжестве и рассвете. А о том, чему мы в самом деле являемся свидетелями. Мы выпали из естественно длящегося пространства русской культуры. У нас теперь год русского языка, год русской культуры. Мы живём во фрагментах. Наше общее пространство культуры разрезано на годы. В этом присутствует что-то неблагополучное», - сформулировал «от противного» задачу предстоящего разговора патриарх псковской словесности, определяя тему разговора как «духовное сопротивление именем Пушкина».

Отвечать первым выпало директору и главному редактору издательства «Молодая гвардия» Андрею Петрову, который выглядел слегка опешившим от столь резкого начала разговора: «Вот уж не ожидал, что придётся держать ответ за Дмитрия Быкова... Я хорошо знаю Быкова, и поражён тем талантом, который отпустил ему Господь Бог, и почему он так решил про писателей-деревенщиков, пути Господни не неисповедимы. Быков — потрясающе талантливый человек, но иногда он ведёт себя прямо как герои Достоевского или Лескова, известные нам по недавним экранизациям. Когда мы недавно с Валентином Яковлевичем обсуждали подобные реплики и разговоры, я все время думал, что это из контекста вырвано... На самом деле и из контекста не вырвано. Вот эта потрясающая бесовская фраза...»

«Ну, конечно, для Быкова — это игра. — Попытался «оправдать» литератора столичный издатель. — Для Быкова самое страшное — сказать не оригинально. Если Быков скажет, что «Пушкин — это солнце русской поэзии», то какая же тут оригинальность? А вот ударить по деревенщикам — другое дело. Перебрал он, конечно, жутко перебрал. Хотя когда Быков бывает трезв (а иногда и когда не трезв), Быков бывает очень интересен. В смысле политическом меня это ужасает, в смысле литературы это бывает очень интересно. «Молодую гвардию», может быть, кто-то и клянёт в сердцах, потому что многим памятен этап, когда «Молодая гвардия» была оплотом как раз деревенской прозы, русофильских писателей. А потом наше издательство превратилось в издательство, которое не стесняется говорить, что мы без правых и без левых, и издаём мы и тех, и других. Но меня пугает по жизни другое. Когда бесталанные люди защищают Пушкина. Тут ведь не знаешь, что страшнее: когда талантливые люди ниспровергают Пушкина, или когда бездарные его защищают? Понимаете, отвечать на Быковых и на Невзоровых надо талантливо. А часто приходится сталкиваться с тем, что тебе приносят тексты, написанные с абсолютно почвеннических позиций, абсолютно патриотические, и абсолютно бездарные. Так что не всё так просто».

«Мы боимся жить вперед, а бесконечно всё защищаем, защищаем, защищаем. И не замечаем, как терпим поражение, - прокомментировал выступление Андрея Петрова Валентин Курбатов. - Что касается талантов, то будем стараться... Не надо забывать сопротивляться Быкову и Веллеру, не надо забывать, потому что на книжном прилавке они всё равно победят. Надо научиться отвечать на их вызов столь же ясно и твёрдо, отвечать властью и силой слова».

Со своей стороны Вячеслав Куприянов неожиданно нашёл «корень зла» в деятельности славистов, которые после краха СССР из антисоветчиков переквалифицировались в русофобов. «Я сам видел, изнутри, так сказать, как слависты-антисоветчики начали преобразовываться в славистов-русофобов. И фольклор у русских не тот. И Илья Муромец — бандит. И Пушкин - бог знает что. А если говорить о философской базе, то всё это легло на деконструкцию группы сумасшедших французов, которые заразили Европу на много лет вперед. О враждебной роли славистов я знаю даже по политике приглашений в университеты. Прямо так и спрашивают, когда приглашают: «А чем вы напакостили русской культуре, чтобы мы вас пригласили?», - признался Вячеслав Куприянов. - Вот что происходит. Есть такие записные болтуны типа Веллера, которые кого угодно испоганят, особенно хорошо они смотрятся на телеэкране. «Буков, Быков...» - не буду говорить о его таланте, его талант находится где-то в области копчика. Столько писать... Но эти люди почему-то сегодня востребованы. С сегодняшними славистами очень тяжело. Они говорят, что тема русских почвенников давно закрыта Владимиром Сорокиным».

«Да, жаль нету между нас ни Сорокина, ни Веллера... - посетовал Валентин Курбатов, а я мысленно встроил отсутствующих в круглый стол — вот была бы потеха, так потеха!

«Я имел честь присутствовать на вечере Сорокина в Германии, - продолжил свой гневный рассказ литератор. - Что я там от него услышал? «Закопать всех, Пушкина, Достоевского! Они гниют». Немцы сидят, аплодируют. Я спрашиваю молоденьких студенток: «Интересно?» Отвечают: «Интересно». «Но вы же изучаете и Пушкина, и Достоевского...» «Да, но нам профессор сказал слушать то, что Сорокин говорит...»

Конспирологическую мысль коллеги подхватил и развил поэт и публицист из Харькова Станислав Минаков: «Мне кажется, работает огромная программа подмены, направленная в сердце русского мира. И я, например, это воспринимаю как личный вызов. Что я понимаю под программой подмены? Из узлов русской кристаллической решётки выдергивается русское, и вставляется чужое, бесовское, то, что поддерживается и тиражируется при помощи системы премий, грантов, тиражей. И идет вброс в массовое сознание. Эти же персоны не сходят с экранов! Возникает ощущение, что нет ничего другого, что нет других русских писателей. Что касается виртуозности таких мастеров как Дмитрий Львович Быков, с которым я много лет дружил, то в какой-то момент, начиная с 2004 года, Быков ломанулся в избирательный штаб Ющенко, ночевал там на столе, - ударился в воспоминания Станислав Минаков. - И мы с ним постоянно полемизировали, пытались объяснить, что происходить. Но достучаться было невозможно. Он, видимо, уже давно участвует в какой-то своей программе развития; я бы назвал её программой деградации. Гёте сказал: «Свободен первый шаг, но мы рабы второго». И вот человек уходит туда, в Фэйсбук, где пишут на фотографиях разбомбленного Луганска: «Подыхает самка Колорада». И всё это с восторгом поддерживают такие люди, как Гельман, Гандлевский, Цветков... Это всё мастера русской словесности, но я при этом не устаю повторять, что более виртуозного мастера, чем Люцифер, нет, - ещё раз посчитал нужным подчеркнуть демонизм либеральных писателей Станислав Минаков. - Мы, словесники, склонны к изощрённым и виртуозно выстроенным фразам. Но за этим нужно различать вздымающуюся Тьму. Эта пелена огромными тиражами накрывает людей, ещё верящих печатному слову. А русская парадигма это, всё-таки, огромное доверие к печатному слову. В последнее время и русский язык не спасает. Русский язык не достаточен. На русском языке говорят сейчас очень многие, кто возненавидел Россию, люди с русскими фамилиями, родившиеся в Красноярском крае, например. И вдруг они стали врагами русского мира. Произошло обнуление. Апгрейд. Оказалось, что лётчик, который расстреливает Луганск, говорит на русском языке, и у него русская фамилия.  Это абсолютно невозможно понять. Я это называю ересью украинства, или Каиновым комплексом украинства. И всё это смыкается с московскими либеральными группами, которые популяризирует издательство «Молодая гвардия», к великому моему прискорбию. Величайшее преступление состоит в том, что Дмитрий Зильбельтруд (настоящая фамилия Быкова — прим. авт.) сейчас преподает в московской гимназии, и эту вот хрень, которую мы сегодня услышали, он втюхивает школьникам, которые завтра с этим выйдут на Болотную площадь, и это будут уже не русские люди. Вот в чём Ад! Они хотели бы отделить южную Русь от остальной Руси, но на самом деле они её соединяют с Адом».

«Может быть, благодаря вот таким «круглым столам» мы будем возвращаться из года русской культуры, из года русской истории, их года русского языка в пространство не года, а Вечности русской поэзии? - попытался «закруглить» тему Валентин Курбатов. - Так будем же стоять в пространстве родной культуры. Мы слишком беспечны, наверное, были. Оно, пространство, нам было дано от рождения, как течение крови, как пушкинское слово. Но когда вдруг этому пространству брошен вызов, ты понимаешь, что и пушкинское слово уже иначе читается. В собственную генетику с тревогой всматриваешься: а вдруг она повреждена?»

«Мы все Плюшкины. Засунули в платочек и сидим, - подвёл итог дискуссии директор музея-заповедника «Михайловское» Георгий Василевич. - А на самом деле культура, так же, как и вера, - это вовсе не то, что имеешь раз и навсегда. А то, что необходимо брать. Если мы не научимся брать и передавать, то культуру мы потеряем. Потому что ни что не стоит на месте, жизнь двигается. Нужно уметь подхватить мысль, и передать её другому».

Когда мы вышли из духоты помещения (литераторы спешили на поляну — читать стихи), воздух был упоителен и свеж, ничего не зная о духовном сопротивлении избранным нами бесам, и невольно подумалось, что у каждого из нас эти бесы — свои, эксклюзивные. Внезапно мимо продефилировала парочка «ситцевых Пушкиных» в линялых фраках, как бы приглашая включиться в игру, а я спросил у Валентина Курбатова, чем отличается нынешний Пушкинский день от своих минувших предшественников?

«Каждый новый праздник поэзии отличается от предыдущих, поскольку он — зеркало меняющейся жизни. Пространство игры вторгается в праздник, и всё больше заполняет его содержание, - не без сожаления сформулировал мой собеседник. - Прежде здесь, на поляне, торжествовало Слово. И только Слово. Тут сидело 70 тысяч человек, и все жадно внимали поэтам. Сегодня Слова не достаточно, Слово будто поистратилось. Мир сегодня вообще вступает в игровое пространство. Равно - и наш, и европейский. Все хотят оттянуться, уж простите за «высокий» глагол. Все всё хотят от чего-то отдохнуть, не понятно только, от каких-таких трудов. И культура отдыха сделалась необычайно разнообразна, что и Пушкинский праздник эту тенденцию отражает в полной мере. Нам, конечно, хотелось бы, чтобы однажды, в некий роковой час, все развлекательные мероприятия умерли, и все встали бы на поляне, а поэты сказали свои последние, бессмертные, сильные и властные слова... И все сказали бы: «Ну вот, ребята, мы дома».

У меня оставалось ещё два часа, чтобы прогуляться по знаменитой поляне, послушать выступления и стихи, поглядеть кой какого товару на ярмарке мастеров, съесть традиционный пушкиногорский шашлык, наконец. На книжном лотке заприметил книгу, которую давно собирался приобрести: «Александр Генис. Довлатов и окрестности». Купил... Пошёл шлёпнуть на форзац памятную печать 48-го Всероссийского праздника поэзии. Всё-таки, как и непременный шашлык - обычай, почти ритуал. Ещё раз глянул на глянцевую, голубую с белым обложку: «Неужели и эти, Генис с Довлатовым, тоже бесы?..»