LET IT BE. Часть 1. Глава 5: Book of Talesyn – Элементарно, Ватсон!

Псковское агентство информации продолжает публиковать роман-репортаж псковских журналистов Юрия Моисеенко и ныне покойного Алексея Маслова.  Предыдущую публикацию можно прочитать здесь >>> 

Гореловы мыкались  в стандартной хрущевке стандартного дома, вписанного в  такой же стандартный "спальник". Проектировали его питерские профессионалы, которые, видимо, из лени не стали вносить архитектурные излишества в общий ансамбль. В результате, микрорайон дальнего Завеличья, как две капли воды был похож на окраины северной Пальмиры. С одним только отличием: дороги там были "ширее", а дома – "вышее". Зато надписи на стенах подъездов были абсолютно одинаковыми: "Цой, ты живой!", "Nirvana", "Бей хачей!", "Маша + Коля = Sex" и т.п.

Не выбивалась из стандартного ряда и квартира, где обитал Горелов вместе с тремя особами женского пола - жена и две дочери. Ее единственным украшением можно было считать подарок Горелова-старшего – отечественная мебельная стенка, символизирующая - как бы - достаток. Чтобы ее выкупить, ветерану пришлось записываться в специальную тетрадку специальной очереди, а потом еще несколько месяцев ходить регистрироваться, подтверждая, типа, свое присутствие на земле. Спасибо деду за победу! Подобие индивидуальности жилплощади придавало некое сооружение из кованого железа, которое удерживало три ряда мореных досок, расположенных друг над другом: это были и полки для книг, и поставка для магнитофона, и место, куда складывались пластинки, компакты-диски, кассеты, а также прочая необходимая в быту мелочь. Конструкцию венчал самовар – еще один подарок (на этот раз - свадебный), на тусклом борту которого кроме изрядно потертых медалей можно было различить дату изготовления:1836 год. Хозяину было приятно думать, что из этого "Иван Иваныча" - гипотетически - могли пить чай Александр Сергеевич с Ариной Родионовной.

Щелчков знал эту квартиру давно и считал хорошей. В отличие от классической ("не хорошей") здесь можно было опохмелиться, когда с души совсем воротило, перехватить сотню-другую до зарплаты. Вообще, Юрка с Владом имели ту небольшую разницу в годах, которая сделала последнего почитателем альтернативного рока, оставив первому удовольствие искать эстетику в гитарных вывертах "Deep Purple" и "Rainbow". Тем не менее, коллеги прочитали одни и те же книги (Шинкарева в том числе), что обнаруживало некую общность мыслительных процессов. Общались они, как правило, на вербальном уровне, пользуясь понятным только им языком - циничный редакционный народ редко понимал смысл этих шифрограмм.

- Подбитым лебедем упал на куст сакуры Федор? - спрашивал Горелов у помятого после очередного возлияния Щелчкова. На что тот, сжимая в ладонях свою бедовую головушку, сдавленно отвечал:

- …когда Максим ему вломил промеж ушей!

Приглашение на малороссийский борщ имело под собой смысл глубокий физиологический (накануне вечером Щелчков не удержался и крепко нарезался) и до некоторой степени профессиональный. Отдав должное кулинарным талантам жены Горелова, которая умела превращать обычно первое блюда в произведение искусства, друзья решили еще раз посмотреть видеозапись репортажа и интервью Кухлевич с Саблей.

- Что скажешь? – спросил приятеля Влад, когда кассета закончилась.

- Без бутылки вряд ли…Промотай еще раз, только Машку и коридоры не надо. Сразу кабинет.

Камера Мизгина, руководимая Кухлевич, снова взяла панораму кабинета, потом наехала на редакторский стол. Игриво переливались в лучах солнца осколки бутылки на столе. Снова осколки, но уже на полу. И снова стол, пепельница, окурки, опять пол, какие-то следы. После этого объектив, пресытившись зрелищем разгрома, проследовал на выход, в приемную. В состоянии аффекта камера вывалилась на улицу, где под вывеской "Вестей" ее по-матерински встретила мадам Кухлевич. Трагический монолог Иры Влад тоже перемотал, включив нормальную скорость на том месте, где в кадре появился Сабля.

Игорь Викторович так волновался, что запутался сам и еще больше запутал зрителя, умудрившись найти в этом темном деле какой-то таинственный "питерский след". Что же касается вопроса о месте пребывания г-на Миронова в данный момент, то начальник УВД твердо высказал убеждение, что "пропавший скорее жив, чем мертв".

- Нет тела, нет дела…- вспомнил старую присказку Юрка.

- Ты про кого?

- Про Мишеля, конечно…С кем он в кабинете водяру лопал? Сабля что-то понял - это же ясно. Только что?

Горелов снова ткнул "лентяйкой" в сторону телевизора. Создать качественный стоп-кадр Володе не удалось и все-таки…

- Видишь отпечаток? – он ткнул пальцем в то место на экране, где непонятная смесь из грязи и еще чего-то липкого (ликер?) была продавлена подошвой навороченной кроссовки. Это же "Master Walkman"! Такие шузы почти штуку баксов стоят. Не меньше!

- Ты прямо как Петров. Он настоящий “Levi’s” от "Wrangler’a" на краю горизонта без бинокля различает.  

- Эти лапти только по каталогам можно выписать. В наших лабазах их днем с огнем не сыщешь!

- А может все-таки Черкизон? - Юрка полез за "Беломором", вопросительно взглянув на хозяина квартиры.

- На кухне. Кофе будешь?

У плиты Горелов продолжил свою "обувную" лекцию:

- Братки в таких тапочках не ходят - не их униформа. Это обувь людей солидных. Президенты банков на охоту такие надевают. За всю свою жизнь я ширпотреб носил два года, – продолжал распространяться Горелов. - И то в армии. Моя мама, между прочим, работала исключительно в обувных магазинах. У меня с пятого класса чешские "Цебо" были.

- Все просто, как апельсин: нужно сходить в фирменный лабаз и спросить: когда был завоз? Пошли?! Заодно заглянем в супермаркет к Слабинскому.

-?! – поперхнулся кофе Влад.

- Не заметил? У Мишеля даже мэр в кабинете стеснялся курить. Тем более сигары…

Они снова включили видик, и когда камера наехала на стол Мишеля, то на самом ее краю лежал толстый окурок. На красном колечке можно было различить марку.

- "Гаванас Эксклюзивос". Почти пятьсот рублей - штучка! Свернуты на внутренней стороне бедра прекрасной креолки! У нас они продаются только у Слабинского…

В этот момент в замочной скважине завозился ключ. Из колледжа прискакала младшая дочь, которая с порога заявила, что в городе эпидемия садизма.

- Название аптеки – "Ладушки". Караул! Вы заболели? Да. Ну и ладушки… похоронная контора за углом. 

Машка находилась в пограничном состоянии пубертатного периода, поэтому все происходящее воспринималось слишком буквально. Разубеждать ее отец не стал, дав ей наказ помыть посуду и заодно начистить к ужину картошки.

- От картошки толстеют, – тут же среагировало молодое поколение.

- Можешь не есть, – откликнулся уже в прихожей Горелов.

- А как же дядя Юра? – не унималась Машка, одновременно прихорашиваясь перед зеркалом. - Папа, ну посмотри, какой он худой!

- Зато я хороший. Точнее, я… в принципе положительный, - наставительно заметил Щелчков. - Меня хватает в гомеопатических дозах.

- Ой, пап! - уже вдогонку крикнула им Машка. - А, правда, что у вас редактора убили? У нас об этом весь колледж говорит…

- Убили и в землю закопали, и надпись написали… -  в тон ей ответил Юра.

- Да ну вас! Я ж серьезно…

Уже потом, когда они подходили к редакции, у обоих мелькнула одна и та же мысль: а зачем им, собственно, это нужно? Псков - не Чикаго, да и они не кинематографические репортеры, которым море по колено и гарантирован хэппи-энд. Если Мишеля действительно грохнули, кто знает, каким боком может вылиться им повышенное внимание к деталям. Если Сабля с этим возиться, то и пусть – он на работе. И все-таки, взглянуть одним глазком…

Какой русский не любит искать приключения на свою задницу?