Espresso от Саши Донецкого: От Уайнапутины до Путина
19 февраля одна тысяча шестисотого года на обратной стороне Земли, в Перу, случилось эпическое извержение вулкана Уайнапутина. После взрыва атмосферу планеты засорили триллионы мельчайших частиц. Они постепенно создали своего рода фильтр, сквозь который солнечное излучение проникало с трудом. На Земле заметно похолодало. Началась настоящая вулканическая зима, короткий ледниковый период. В сентябре, после необычайно холодного лета, в России выпал первый снег и уже не таял...
Три неурожайных года подряд в аграрной стране вызвали жуткий голодомор. По оценкам историков - полмиллиона погибших. Хотя на самом деле - кто их считал? Помещики, не способные прокормить своих холопов, отпускали их на волю. Люди в поисках пропитания бежали кто куда, но прежде всего - в Москву, где власти раздавали еду и деньги. Так начиналась русская Смута, сплошной грабёж, беда и хаос.
Когда знакомишься с хроникой последующих событий, то поражаешься их интенсивности и плотности. Будто речь идёт не о позднем средневековье, а о наших днях. Только телевидения тогда не хватало. Вот были бы забойные выпуски новостей и сенсационная картинка! Подлинное пиршество для масс-медиа.
Затянувшийся политический кризис, можно сказать, безвластие. Война всех со всеми, интриги, скандалы, преступления. Авантюристы на троне. Лжедмитрий первый, Лжедмитрий второй. Семибоярщина, интервенция. И беспрерывное насилие, и бесконечная борьба за шаткую власть. Кровь и смрад. Чума на все дома.
Я не историк, и мои реакции больше эмоциональные, поэтические, языковые. Смута — мутить, баламутить, взбаламученный, мутный, муть, возмущение. Невыносимо жить в эпоху перемен. Русь рубят, щепки-людишки летят. Перестрадав несколько десятилетий Смуты, страна ещё долго не могла оправится от тяжёлых последствий тотальной анархии.
Гражданин Минин и князь Пожарский с ополчением гарантировали восставшей из пепла державе 300 лет относительного спокойствия под знаком династии Романовых, воцарившейся в феврале одна тысяча шестьсот тринадцатого. Спокойствия, не лишённого кровопролитных войн и острых социальных конфликтов. Однако, выдержав дерзкий модернизационный проект Петра Великого, Россия окрепла и растянулась по Евразии. Империя пухла и росла. Прирастала окраинами, даже Аляской. В начале славных дел. В их апогее. На трагическом излёте. Вплоть до Отречения Николая Второго. И начала новой Смуты.
Вторая Смута была ещё страшней, чем первая. Слом всего и вся. До основанья, а затем. Гражданская бойня. Опять же, интервенция. Продразвёрстка и голод. Экономический коллапс. Эмиграция цвета нации. Однако из горнила Второй Смуты вышла интернациональная империя, сломившая хребет нацистской Германии, а ещё всего через каких-то 16 лет запустившая человека в космос. Ценой немыслимых жертв Россия попыталась осуществить невероятный социальный эксперимент — сказку сделать былью. Шестидесятые внушали надежду, застой эту надежду похоронил. Переродившаяся рабоче-крестьянская элита подписала красной империи приговор. Так началась третья Смута, малая, перестроечная.
Выше обозначенные арабески своего рода мыслительный коктейль, поток сознания из случайно выхваченных событий от Уайнапутины до Путина. История отнюдь не завершена, она открыта, как для событий, так и для прочтений. Россия на этом глобальном пути всегда воплощала историческую дилемму между государственным строительством и Смутой.
Между двух фатальных полюсов — вечным угрожающим зиянием грядущей Смуты и укреплением государственной машины с её издержками — пытается построить свою частную жизнь, выстроить свою личную идентичность маленький человек, далёкий потомок пушкинского Евгения, либерал и разночинец, что бензин вдыхает и судьбу клянёт. Условный Евгений, уязвлённый чиновничьей казёнщиной и вершащейся вокруг несправедливостью, всегда готов бросить вызов государству и выкрикнуть гневно: "Ужо тебе!", забывая, что в чёрной воронке очередной русской Смуты первая жертва — он и ему подобные.
Миллионы таких Евгениев - гипотетические жертвы любой Смуты, большой или малой, разразившейся всенародным лихом или разыгранной, как по нотам, в жанре политического фарса. Евгений всё тщится оправдать Смуту, придумать какие-то объяснительные формулы для своей каждодневной работы по расшатыванию государственной машины, найти веские причины для своей ненависти. И — находит. Обязательно находит. В уютном кабинете, у компьютера, вчитываясь в передовицы оппозиционных сайтов. Он никогда не признается в этом вслух, но именно русская Смута, первая, вторая или третья, вдохновляют его на разрушительный натиск, на прихотливую игру ума. Формула мышления Евгения давно известна, проста и цинична: "Чем хуже для России, тем лучше для меня". Неудовлетворённый своим положением "недо-витИи", грезя об иной — высокой — общественной роли, он ждёт и жаждет какого-нибудь нового катаклизма для своей бедной родины: обвала цен на нефть, возмущения масс, извержения вулкана Уайнапутина, наконец.
При этом, публично исповедуясь именем народа, на самом деле, тайно, в душе, Евгений этот народ глубоко презирает, почитая за быдло. Вот если бы удалось поймать рыбку в мутной воде, выскочить на поверхность из пены очередной предвкушаемой Смуты, - как бы это удачно вышло, как бы ловко устроилось!
И невдомёк Евгению, что ничего не выйдет и ничего не устроится.
Потому что в случае настоящей, а не опереточной Смуты первый, кто повиснет на фонарном столбе вниз плешивой башкой с блёклыми выпученными зенками и вывалившимся длинным языком будет именно он — Евгений, а весёлая чернь устроит вокруг фонаря дикую, безумную пляску.
Саша Донецкий
